Ян опять улыбнулся мне: «Елена, ты можешь получить некоторые довольно интересные впечатления».

Сочетание инженера с регистратором приема и его последующей обработки, это искусство, а не наука. Мне не нравилась Кора, а Коре по большей части не нравился никто, но я высоко ценила ее мастерство. Кросс-темпоральные (перекрестно-временные) исследования мозга, также являются в такой же степени искусством, как и наукой, но не с точки зрения Коры. Ее интересы распространялись как на оборудование, так и на результаты и смелые публикации.

В течении двух столетий ученым было известно, что мозг излучает электромагнитное поле, а в течение почти столетия, он работает на связывающих квантовых эффектах. Уравнение Чена [99] , перевернуло исследования мозга, когда блестящий исследователь Лук Мейер показал, что в сочетании с тахионами, уравнение подразумевает теоретическую возможность «сцепки разумов», разделенных столетиями, но только у определенных внушаемых людей с определенными структурами мозговой активности.

Десять лет спустя, инженеры Технического университета города Делфта создали оборудование, пусть и несовершенное, но Нидерланды стали центром мировых исследований ситуаций сцепки Мейера.

Ничего в такой сцепке (завязке) Мейера, не являлось определенным.

Обычно субъектом, но не всегда, является человек творческий, тот, чей разум так же озабочен тем, чего не существует, как и тем, что существует (к примеру садовник Фитцджеральда писал плохие стихи). Получатель должен быть «чувствительной и внушаемой личностью» и обычно, но не всегда, находиться на грани депрессии.

Воспоминания, полученные от субъекта, обычно, но не всегда, являются эмоциональными воспоминаниями, которые произвели на него или на нее сильное впечатление. Воспоминания, как правило, но не каждый раз, достаточно ясны, чтобы в них был смысл.

Получатель обычно, за редким исключением, может запомнить переживания, скопированные из сознания субъекта и обычно, но не всякий раз, сортировать их из собственного жизненного опыта получателя: «Это случилось с субъектом или это случилось со мной?»

Пограничные депрессивные личности с интенсивной подготовкой и хорошими реальными воспоминаниями, лучше всего справляются с этим. Никто не знает почему.

Я сильно внушаемая, на грани депрессии, с хорошей памятью и превосходной подготовкой.

И в отличии от Коры, Яна и профессоров моего очень дорогого образования, я начинаю думать, что весь процесс несправедлив ко всем, в любое время.

Университетский городок Делфта, реконструировали в архитектурном стиле, именуемым – брутализм, десятилетия назад, когда его вывели за пределы города, являющийся коллекцией прямоугольных зданий в очаровательном пригороде. Я настояла на том, чтобы жить в старом городе, а не с Корой. Платила я за свою крошечную квартирку дорого, но оно того стоило, взяв взаймы под залог грядущего наследства от моего отца.

Выйдя из Гиперлупа [100] , на рыночную площадь, мое сердце воспылало. На фоне заката, стояла великолепная церковь Ньиве Керка, золотистая сверху, а нижняя треть, которой, находилась в тени. Построенная в четырнадцатом веке, в церкви находились гробницы королей, королев и принцев Оранской династии — и чье воображение не воспламенилось бы от этого?

Мария ван Левенгук, отправляясь на рынок, чтобы купить что-то отцу, видела эту превосходную церковь, каждый день.

Когда я спешила по каменному мосту, перекинутому через канал, колокольня на башне пробила без четверти девять. Я не могла опоздать со своим телефонным звонком Лейле. Как и раньше, она не терпела никаких отклонений от текущих дел…

Именно: «Раньше».

В уединении своей квартирки я налила рюмку скотча («Голландское мужество» – и откуда взялась эта фраза? Ян бы знал наверняка.). Я сделала большой глоток и скомандовала настенному экрану: «Позвони Лейле Маккартни». Через секунду на экране появилось лицо моей прекрасной младшей сестры.

В Калифорнии был полдень. Лейла стояла в ярком солнечном свете, в спальне нашего покойного отца. Вокруг нее царил беспорядок: разбросанные коробки, одежда, вещи, извлеченные из шкафов или ящиков, ковер, скатанный в беспорядочный рулон, картины, снятые со стен. Но кажется сегодня Лейла справилась, в отличие от вчерашнего дня. Она была без халата и взглянув в ее глаза, я больше не увидела того безжизненного взора. Ей даже удалось слабо улыбнуться.

– Доброе утро, Элли! Пожалуй это не выглядело прогрессом, но движение в эту сторону явно проглядывалось.

– Вон те коробки, – показала она, – отправятся в Армию Спасения. Этот большой ящик, просто мусор. Художественное искусство я собираюсь оценить.

– Ты делаешь отличную работу, – похвалила я сестру, как только опасение сменилось чувством вины.

Я должна была быть там, помогать ей разбираться с вещами нашего отца, выставлять дом на продажу, встречаться с адвокатами по недвижимости. С другой стороны, возможно вся эта деятельность пошла Лейле на пользу, вывела ее из этого замороженного состояния. Я все еще ощущала ее внутреннее напряжение, как держалось ее тело, натянутость, которое по-настоящему никогда ее не покидало, но по сравнению со вчерашней черно-белой апатией, Лейла выглядела нормально.

Господи, пожалуйста, позволь ей быть такой всегда. Не такой, как - скажи это Елена, хотя бы самой себе, - не такой, как папа.

– Как дела в Делфте? – спросила она. Еще один хороший признак: интерес к кому-то еще.

– Мы зафиксировали объект. Но, впрочем, это не Вермеер, – сообщила с сожалением я.

Я рассказывала ей об этом, но только до тех пор, пока не поняла, что интерес ее угас. Это не заняло много времени. Потом мы поговорили о доме: кто может его купить, сколько они могли бы заплатить, что нужно было сделать, прежде чем дом выставят на продажу и кого нужно было для этих действий нанять. Лейла не много говорила, но она все-таки разговорилась и когда она закончила звонок, я как раз допила свой скотч. Мне это было не нужно. Лейла была в рабочем состоянии, и я могла спокойно сосредоточиться на завтрашнем дне в лаборатории.

Остаток вечера я изучала файл, который Ян прислал мне о Марии ван Левенгук. Родилась в 1656 году, она была единственным уцелевшем ребенком из шестерых детей, которые были у Левенгука от двух жен. Мать Марии умерла, когда Марии было одиннадцать. Она обрела мачеху Корнелию в 1671 году, тогда же, когда Левенгук начал делать микроскопы, которые направили его на путь открытия удивительных миров, с его микроскопическими «маленькими зверушками».

Корнелия была в глубочайшей депрессии после смерти ее новорожденного сына, и некоторое авторитетные специалисты предполагали, что она покинула дом Левенгука, чтобы жить с семьей своей сестры.

Мария взяла на себя управление скромным домашним хозяйством. Она могла также ассистировать отцу в его работе. Она никогда не выходила замуж и никогда не покидала своего дома. Похоронив отца, дожившего до девяносто лет, она отправила несколько микроскопов, которые ее отец завещал Лондонскому королевскому обществу по развитию знаний о природе. Когда Марии исполнилось 83 года, она договорилась, чтобы на могиле отца установили памятник. Ян конечно перевел на английский короткую надпись, несмотря на то, что мое погружение в изучение голландского языка, уже могло бы уловить суть этой эпитафии. Даты рождения и смерти, членство в Королевском обществе и стихотворение некого автора по имени Хьюберт Корнелисзун Пут, которое призывало посетителей, с уважением относится к великому возрасту Левенгука и к его «удивительным заслугам». Мария была похоронена рядом с ним, но без каких-либо стихов. Ей было девяносто пять.